Томные любовные игры под раскаленным солнцем Прованса.
Сесиль (Лили Макинерни) проводит каникулы в торжественном ничегонеделании. Безлико солнечные дни, похожие один на другой, радуют своей пустячностью. По утрам Лили плавает на паруснике в компании очаровательно предупредительного Сирила (Алеша Шнайдер), с которым познает первые невинные радости плоти. А по вечерам девушка отдается досужим забавам с выглядящем исключительно свежо, несмотря на возраст, папой Рэймондом (Клас Банг) и его бесконечно женственной и соблазнительной как полумесяц подружкой Эльзой (Наиля Арзун). Вместе они раскладывают пасьянс и развлекаются разговорами ни о чем. Мысли о проваленном экзамене Сесиль отгоняет с той же легкостью, с какой смывает с себя тени и пыль покинутого Парижа. Впереди ее ждут три месяца безоблачного счастья на Лазурном берегу, где Рэймонд снял чудесную виллу.
Течение прекрасных дней и негласную гармонию тройственного союза нарушает приезд Анны Ларсен (Хлоя Севиньи), старой подруги покойной maman Сесиль. Успешная модельер и поборница правил, она привносит порядок в развязный и бесхарактерный стиль жизни обитателей виллы. Сесиль с тревогой замечает крепнущую симпатию между отцом и Анной. Очень скоро Рэймонд оставляет Эльзу и объявляет о помолвке. То ли из-за упрямства, свойственного юности, то ли из-за ревности, Сесиль затевает нехитрую игру в пользу Эльзы. Взяв в сообщники Сирила, они разыгрывают небольшой спектакль. Сирил и Эльза изображают пару, чтобы пробудить не успевшие остыть чувства Рэймонда.
Вышедшая в 1954 году исповедальная повестушка юной Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть» сделала писательницу скандально известной и разошлась огромным тиражом. Общественность, как водится, была возмущена распущенностью юной Сесиль, недавно покинувшей стены католического монастыря, и живописанием ее сексуального пробуждения — по нынешним временам весьма скромного. Пышная экранизация Отто Премингера 1958 года с Джин Сиберг (будущей звездой годаровского «На последнем дыхании»), Деборой Керр и Дэвидом Нивеном в главных ролях, а также с музыкой самого Жоржа Орика, камео Жюльетт Греко и костюмами от Givenchy, на этой ажитации успела неплохо заработать и заслужила похвалу «младотурков» из «Кайе дю синема».
Спустя 60 лет после публикации книги продюсерам Кэти Бёрд Нолан и Линдсей Тапскотт отчего-то захотелось во что бы то ни стало экранизировать повесть во второй раз. Для постановки и написания сценарий они пригласили канадскую журналистку, писательницу и критикессу Дургу Чю-Бозе. Выбор неочевидный, учитывая, что в кино она была абсолютной дебютанткой.
После еще 10 лет поиска финансирования, переговоров с издательством-правообладателем и сыном Саган, фильм наконец добрался до экранов. Контекст сюжета закономерно лишился своего революционного запала — теперь едва ли кого-то могут удивить безобидный гедонизм и инфантильность взрослого мужчины, равно как и летний роман 17-летней девушки с 20-летним парнем. Наносная скандальность «Грусти» поблекла, зато ярче стали видны настоящие достоинства текста — изящество слога и интимность тона, столь характерная для французской литературы 60-х годов, еще испытывающей влияние экзистенциализма (вспомните хотя бы пронзительное «Одно мгновение» Анн Филип) и не успевшей заразиться дегуманизирующей бациллой структурализма.
В этом, кажется, и кроется ответ на вопрос, почему экранизировать повесть пригласили Чю-Бозе. Любому храбрецу, задумавшему подобное, предстояло столкнуться с особыми сложностями перевода исповедальной, написанной от первого лица повести на аудиовизуальный язык кино. Чю-Бозе, опубликовавшая сборник рассказов «Слишком много всего, но нет настроения», покорила Бёрд Нолан и Тапскотт схожей с сагановской доверительной манерой письма, которую ей удалось кропотливо перенести на экран.
Камера вкрадчива, трепетна и по-летнему ленива. Избежав искушения закадрового голоса, Чю-Бозе говорит кадрами, сосредотачиваясь на мизансценах и пластике: жесты героев игривы и выразительны, как в замечательной сцене, в которой Эльза, Анна и Сесиль каждая по-своему ест яблоки.
Круг чтения героев содержит кое-какие намеки на их внутреннюю жизнь. Так, Рэймонд читает «Воображаемую жизнь» Дэвида Малуфа о римском поэте Овидии, сдружившимся с мальчиком-варваром в чужой стране — чем не своеобразный парафраз его отношений с Сесиль, отдающих явным комплексом Электры? Впрочем, костюмы красноречивее слов и отсылок. Если Эльза, кажется, готова в любой момент обольщать, то Анна скрывает свои истинные чувства под броней стиля. Сесиль же, напротив, еще по-детски угловата и подчеркнуто безразлична к одежде.
Новая «Здравствуй, грусть», несмотря на отличия от литературного первоисточника, говорит на том же чувственном языке. 60-страничная повесть обернулась двумя отнюдь не тягостными часами. От цинизма оригинальной Сесиль в героине Лили Макинерни не осталось и следа. В своеобразном посткриптуме на ее лице читается только бесконечная грусть об ушедшем навсегда лете. О нем напоминает разве что легкий юго-западный ветерок гарбен, что ласкал мокрую после моря кожу.
Гия Сичинава
Источник: www.kinoafisha.info